Люди нуждаются в еде. Люди любят есть. Принятие пищи служит гораздо большему чем просто поддержанию жизни. Оно, конечно, выполняет и эту функцию, но также даёт членам семьи возможность почувствовать себя уютно друг с другом. Оно служит выражением благодарности и торжества. Бог настолько любит нас, Его детей, что даровал нам Своё жизнетворящее Слово в виде пищи. Бог не только приходит, чтобы даровать нам новое рождение посредством самого распространённого элемента жизни в Его творении, воды, соединённой со Словом. Он также питает нас, соединяя Своё Слово с хлебом, заключающим в себе человеческое Тело Христа, и с вином, заключающим с себе Его Кровь, а питание — самое частое занятие в человеческой жизни. Божья любовь распространяется на нас, когда Его Слово входит в нашу жизнь во всех его многообразных формах.
Как и еда в нашей повседневной жизни, Трапеза Господня занимает центральное место в жизни Его народа на протяжении большей части истории христианства. Эту трапезу называли по-разному. Она является Его трапезой — поэтому верующие назвали её «вечерей Господней». В ней Он — одновременно Повар и основная Пища. Он готовит вечерю, и Он же — поедаем на ней. Поскольку Церковь отправляет эту трапезу у Алтаря, её также называют «Таинством Алтаря». Часто её называют просто «Святым Причастием», ибо в ней имеют место три разновидности «приобщения», «причастности» или «совместного участия». Это совместное участие хлеба и Тела, вина и Крови, как о том пишет Св. Павел в 1 Кор. 10:16. Это совместное пребывание Христа с Его народом, когда Он дарует ему Своё Тело и Свою Кровь (Матф. 26:26-28). Эта трапеза также приобщает Божьих людей друг ко другу, — одно Тело в одном хлебе (1 Кор. 10:17).
Христос назвал Свою трапезу «диатеке»[1]. Это греческое слово может означать «завет», «договор» или «последнюю волю, завещание». Если это слово толковать в смысле «завета», или «договора», то его следует понимать как договор царя со своими вассалами. Царь предлагает — царь располагает. Такой завет — его дар вассалам, не имеющим с ним соглашения о защите или верховенстве. Христова вечеря аналогичным образом является исключительно даром. Мы не приносим Ему никаких припасов для приготовления. Даёт Он, и только Он. Он даёт нам отношения, которые проистекают из Его смерти и воскресения, примененных к нашей жизни. В таком смысле это толкование напоминает встречу двух людей, — только один из них даёт, а другой получает. Посему вернее будет понимать Причастие как последнюю волю и завещание. В нём Иисус дарует Своему народу все благословения, — благословения прощения и новой жизни, благословения Своего присутствия.
В связи с Крещением также употребляется термин «евхаристия». Он произошёл от греческого слова, означающего «благодарение». Но поскольку Господь действует в Причастии, даруя нам пищу, а с нею прощение грехов и жизнь, само Таинство не может быть названо евхаристией. Лишь реакция народа Божьего в литургии, обрамляющей Причастие, является благодарением. Божий дар — это Таинство.
Церковь объединяет Крещение и Причастие в разряд Таинств. У них много общего и помимо определения, что они являются средствами, которым Христос предназначил быть проводниками прощения и жизни через соединение Слова и физическими элементами. Оба Таинства приводят детей Божьих к смерти как грешников и к новой жизни через воскресение Христово. И то, и другое объединяет нас с остальными членами Тела Христова, Церкви. Оба переносят Судный день в этот мир, и оба повторяют Его: «Да будет жизнь» — времён сотворения, когда даруют жизнь нам посреди окружающей нас смерти греха.
Но общая принадлежность не делает эти два Таинства совершенно одинаковыми. Новое творение не повторяется, а трапеза — да. Густаф Вингрен предложил объяснение этому, основанное на параллелях из Ветхого Завета и из повседневной жизни. Дети Израиля лишь один раз прошли через морские воды, но вновь и вновь повторяли пасхальную трапезу. Мы испытываем физическое рождение лишь раз, но едим каждый день[2].
Трапеза состоит из хлеба и вина. Устанавливая Причастие, Христос употребил пресный хлеб, поскольку это происходило при праздновании пасхи, в «день опресноков» (Лук. 22:7). После того как праздник закончился, ученики продолжали употреблять хлеб, даже когда он не был пресным. Христос воспользовался «плодом виноградным», как в культуре, не имевшей холодильников и консервантов, обозначался виноградный сок в единственном виде, в котором его можно было получить спустя считанные минуты после того, как виноград был сорван, то есть в виде вина[3].
Христиане должны обосновывать своё употребление Причастия историческим откровением нашего Бога. Он пришёл как еврей почти две тысячи лет тому назад, в исторической ситуации, приведшей Его к распятию во время правления Понтия Пилата. Христос воспользовался хлебом и виноградным плодом. Замена делает особое историческое деяние более общим и абстрактным, тем самым подчеркивая факт исключительной историчности Божьего вмешательства в историю. Печенье и лимонад не образуют таинства. Попытка подобной подмены обычно сужает рамки соотнесённости Таинства с историческим Божьим деянием ради Его народа. С другой стороны, особые формы хлеба и виноградного плода не могут стать обоснованным критерием верного отправления Причастия. Лишь Слово Божье делает Причастие каналом прощения и новой жизни.
На Своей вечере Иисус дарует нам Своё Тело и Свою Кровь[4]. И на протяжении большей части истории Церкви и в большинстве стран мира христиане просто веруют в слова Господа: «Сие есть Тело Моё» и «Сие есть Кровь Моя». Но не все христиане одинаково представляют себе, как Его Тело и Его Кровь присутствуют в хлебе и вине трапезы. И не все христиане согласны с тем, что Его Тело и Кровь присутствуют в хлебе и вине.
Лютеране определяют присутствие Тела и Крови Христа в Причастии на основании четырёх предпосылок.
Буквальное истолкование Слов Установления. Во-первых, мы считаем, что Слова Установления: «Сие есть Тело Моё» и «Сие есть Кровь Моя» — следует понимать буквально. Мы не считаем, что все фрагменты Писаний должны истолковываться дословно. Бог употребил множество жанров и литературных оборотов, чтобы передать нам Своё Слово. Но как и в большинстве человеческих языков, выражения библейских писателей следует понимать буквально, если отсутствуют неопровержимые доказательства обратного. Действительно, у нас нет иных примеров, когда бы соединялись хлеб и человеческая плоть, да и человеческая кровь обычно не принимает формы вина. Также правда и то, что если мы подойдём к делу с научной точки зрения, проведя лабораторный химический анализ, то не сможем установить присутствия человеческих клеток в хлебе или вине. В данном случае слова Христа нельзя проверить эмпирическими методами, не можем мы это сделать и опираясь на человеческий жизненный опыт или логику. Однако нет никакой убедительной причины рассматривать дар Господень по этим критериям. Тот, Кто сочетал Божье естество с человеческим, несомненно способен соединить Своё Тело с хлебом, а Кровь — с вином. Нет никаких убедительных причин не принимать всерьёз то, что Он сказал в Словах Установления. Даже не будучи в состоянии понять, как человеческое Тело Христа может оказаться в хлебе Причастия, мы верим, что Бог силён это сделать. Здесь человеческий разум отказывает нам, а вера держится тайны Божьей любви и Его присутствия в хлебе и вине.
Бог действует через избранные элементы Своего творения. Во-вторых, мы полагаем, что Бог действительно передаёт Свою спасительную силу через избранные Им элементы творения. Мы полагаем, что в Таинстве Алтаря Он избрал связь хлеба, вина, Тела и Крови с Его прощающим и воскрешающим Словом. Некоторые христиане подменяют библейскую точку зрения духовными предпосылками, заимствованными из древнегреческой философии. Эта спиритуалистическая точка зрения предполагает, что конечное — материальное творение Божье — не способно вмещать бесконечную силу и присутствие Божье. Библейские писатели утверждают, что Бог избрал определённые элементы сотворённого Им мира, чтобы передать Свою силу. Они веруют, что бесконечный Бог может нести земное, материальное в Своей руке, превращая его в орудие, посредством которого Он передаёт Свою силу прощения и воскресения. Он избрал человеческую плоть при Своём спасительном пришествии. Он избрал человеческий язык в качестве посредника Своей Благой Вести об избавлении от греха. Подобным же образом Он избрал хлеб-Тело и вино-Кровь в качестве элементов, которые могут быть соединены с Его Словом для передачи прощения и жизни народу Божьему.
Единение сущностей Христа. В-третьих, лютеране полагают, что свойства человеческой сущности Христа соединяются со свойствами Его Божественной сущности в личности Богочеловека. Потому мы утверждаем, что такое соединение двух сущностей делает возможным присутствие человеческих Тела и Крови там и в том, где и в чём пожелает Бог[5]. Человеческая сущность Христа и Его Божественная сущность продолжают существовать, но они не существуют отдельно друг от друга. Однако когда они действуют вместе в тайне личностного единения, которое делает Его Тем, Кто Он есть, они делят свойства между собой. Как Бог Он способен присутствовать в особенных формах, где только ни пожелает. Тело и Кровь Христовы не присутствуют в любом хлебе и вине, хотя Он и пребывает как Податель везде, где люди потребляют хлеб, вино и всё остальное, что они едят и пьют. Но особым таинственным образом Он помещает Своё телесное присутствие в хлеб и вино Таинства Алтаря, когда к ним присоединяется Слово.
Тайна истинного присутствия. В-четвёртых, лютеране полагают, что Божье действие через Слово в Таинстве является тайной. Ни человеческий разум, ни научное исследование никогда не проникнут в эту тайну Его любви.
Присутствие в Таинстве. Вот почему на основе этих предпосылок лютеране дают определение истинного присутствия Тела и Крови Христа в хлебе и вине Причастия, называя это причастным присутствием. Сам термин «таинство» подразумевает тайну. Присутствие Тела и Крови нашего Господа в Таинстве поэтому не может быть объяснено с позиции физических, химических или даже метафизических представлений человека. Человеческий разум не в состоянии постичь эту тайну. «Присутствие в Таинстве» означает, что «Его Тело и Кровь присутствуют здесь в элементах хлеба и вина. Мы доверяем Его Слову, хотя сами объяснить этого не можем».
Некоторые лютеране при определении отношения Тела к хлебу и Крови к вину употребляют выражение «в, с и под». Лютер выразил это гораздо проще и недвусмысленнее в «Шмалькальденских артикулах»: «Хлеб и вино на Причастии являются истинными Телом и Кровью Христовыми»[6]. Это присутствие в Таинстве указывает на то, что Бог действует в Причастии. Он установил его для спасения. «Тело и Кровь Христа присутствуют для нас в Причастии, ибо Его воплощение, смерть и воскресение навсегда изменили реальность»[7]. Он решительно изменил наше существование как грешников. Делая это, Он являет Им же самим избранную способность пребывать с нами Своим человеческим Телом в хлебе и Своей человеческой Кровью в вине.
Принятие устами. Второе утверждение из тех, которыми руководствуются лютеране для определения истинного присутствия Тела и Крови Христа в Причастии — это «принятие устами». Мы принимаем Тело и Кровь Христа устами, а не посредством некоего взаимодействия между Богом и душой. Его Тело и Кровь соприкасаются с нашим языком, когда мы проглатываем Тело в хлебе и Кровь в вине Причастия.
Участие неверующих или недостойных. В-третьих, мы определяем истинное присутствие, исповедуя, что Его присутствие зависит от Слова Господнего, а не от веры того, кто принимает Причастие. Даже неверующие получают Тело и Кровь Христа, принимая участие в Таинстве, хотя они, не имея веры, не обретают всех их даров. Мы называем это принятием без веры и недостойным принятием. Присутствие Тела и Крови Христа не зависит от нас. Оно зависит от Слова Божьего.
Павел написал в 1 Кор. 10:16, что чаша благословения в Таинстве (имея в виду вино, находящееся в чаше) является приобщением к Крови Христовой. Хлеб Таинства приобщает к Телу Христа. Через хлеб и вино Христос приходит к нам Своими Телом и Кровью, когда Его Слово применяет свою прощающую и возрождающую силу по отношению к нам.
В христианстве существуют и другие взгляды на истинное присутствие. Лютер принимал средневековое католическое исповедание истинного присутствия, но он отрицал сопутствовавшие ему попытки объяснения того, как оно становится возможным. Средневековое учение признавало истинное присутствие, но пыталось объяснить его с точки зрения аристотелевской физики, то есть той физики, которую преподавали в школах времен Лютера. Аристотель учил, что всё в этом мире обладает внутренней сущностью, предопределяющей основу естества, а также дополнительные свойства, наделяющие каждый отдельный предмет особыми признаками. Согласно этой системе представлений, все стулья являются стульями, потому что обладают внутренней сущностью «стульности». Каждый отдельный стул имеет дополнительные свойства, обусловленные тем, что он изготовлен из пластмассы или металла, имеет особый цвет или форму и т.д. Средневековые богословы стремились объяснить тайну Христова присутствия. Они утверждали, что сущности хлеба и вина в Причастии заменяются сущностями Тела и Крови Христа, даже если внешние признаки хлеба и вина остаются неизменными. Они называли это «пресуществлением». Лютер веровал, что присутствие Христово является тайной, которую не следует объяснять. Он полагал, что попытка такого объяснения ставит человеческий разум выше Слова Божьего. Он принимал тайну Тела и Крови Христа верою.
Учение о соприсутствии. Вот почему было бы ошибкой утверждать, будто Лютер учил «соприсутствию», — взгляду, которого придерживались некоторые средневековые теологи. Согласно этому подходу, сущности как Тела Христова, так и хлеба, как Крови Христовой, так и вина соприсутствуют в Причастии благодаря силе Слова Божьего. Такой взгляд всё ещё сохраняет приверженность аристотелевской физике в попытке объяснить присутствие, тогда как Лютер настаивал на сохранении тайны, находящейся за пределами возможностей человеческого разума.
Символическое понимание. Некоторые христиане отвергают возможность непосредственного присутствия истинных Тела и Крови Христа в хлебе и вине. В эпоху Реформации швейцарский протестант Ульрих Цвингли был одним из представителей такой точки зрения. Хотя он в конце жизни и отдавал большее предпочтение концепции «духовного присутствия», основную часть предшествовавшего десятилетия он спорил с Лютером по поводу истинного присутствия. Полученное им образование ограничивало его мысль платоновским пониманием реальности. Поэтому он полагал, что земные элементы могут лишь указывать на небесную реальность, то есть символизировать её. Исходя из этого, он учил, что хлеб и вино лишь служат символами того, что Христос совершил в прошлом. Он отделял Божье деяние на кресте от передачи благословений смерти и воскресения Христа посредством Его Слова. Вот почему Причастие в лучшем случае рассматривалось лишь как напоминание о жертве на кресте.
Духовное присутствие. Другой швейцарский реформатор шестнадцатого века, Жан Кальвин, учил, что Христос присутствует в Таинстве духовно. Согласно Кальвину, души христиан воспринимают Христа, когда их тела вкушают хлеб и вино. Здесь опять наблюдается влияние спиритуалистических предпосылок платоновской философии. Душа взаимодействует на Божественном уровне, тогда как тело вкушает простые земные элементы. Хотя взгляды Кальвина и были ближе к идеям Лютера, чем символическое толкование Причастия Цвингли, все же они определялись его платоновскими убеждениями, будто спасительная сила Божья не может передаваться через земные, материальные элементы.
Важно отметить, что обсуждение «присутствия Христова» не играет существенной роли в понимании всего библейского учения о том, что Бог делает для Своего народа в Причастии. Необходимо лишь сказать, что «присутствие Тела и Крови Христа» полностью соответствует тому, что Господь говорит нам о Его пути к нам через Его трапезу.
Некоторые североамериканские лютеране недавно сосредоточили своё внимание на вопросе о том, когда хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа, — при произнесении освящающих Дары Слов Установления, либо в момент принятия причащающимся этих Даров? Писания не указывают последовательности Божьих действий, и Церковь предпочитает не рассматривать этот вопрос.
Каждая из этих позиций имеет в своей основе верные представления. В шестнадцатом столетии лютеране выступали против средневековых схоластических споров о свойствах оставшихся элементов Таинства. Многие предпочитали «рецепционистский» подход. Другие были озабочены сохранением акцента на силе Слова Божьего и предпочитали «консекрационистскую» позицию. Третьи мудро рассудили, что эти вопросы лучше оставить без рассмотрения, поскольку Писания ничего напрямую не говорят о них. Действительно, кое-кто понимает, что углубление в тайный смысл того, что говорят Писания, может привести их к любому из этих заключений. Следует отстаивать библейское учение без ложных упрёков в адрес тех, кто согласен с нами в вопросах библейских учений, но расходится в вопросе нахождения или ненахождения особого тайного смысла в них.
В Святом Причастии Христос служит Своему народу Телом и Кровью. При этом Он соединяет их с Собой, со Своей смертью и со Своим воскресением. Он дарует нам через него Тело, которое Он за нас предал смерти на кресте. Он дарует нам через него Кровь, которая была излита ради прощения грехов (Матф. 26:28). Бог смотрит на нас как на Своих невинных и возлюбленных детей, когда мы принимаем Тело и Кровь Его Сына. Бог видит, что мы, принимая Его Тело, вновь прекращаем своё существование как грешники. Принимая Его Кровь, излитую за нас на Голгофе, мы, грешники, попадаем в могилу, куда было положено Его безжизненное Тело. В ту могилу Бог не заглядывает. Но это Тело и эта Кровь принадлежат Тому, Кто восстал из мёртвых. Поэтому, принимая Его Тело и Кровь в Причастии, мы вместе с тем получаем и дар жизни. Он совлекает с нас грехи и прячет их в Своей могиле так, чтобы мы смогли принять участие в празднике за столом Его Отца. Мы участвуем в Его трапезе как дети Божьи, восставшие к обновленной жизни благодаря силе Его Слова. Это Слово приходит к нам с хлебом-Телом и вином-Кровью, чтобы превратить нас из грешников в детей Божьих.
Лютер резко отвергал популярное средневековое мнение, будто жертва Христова каким-то образом повторяется в Причастии. В связи с этим весьма популярным было также убеждение, будто человеческие заслуги имеют какое-то участие, когда Божий священник — если не народ Божий — совершает повторение этой жертвы. Лютер настаивал на том, что Причастие — это исключительно Дар, и не может быть никакого человеческого участия в приносимой им смерти и новой жизни. Действительно, Причастие, как и любая другая форма воскрешающего Слова Божьего, перебрасывает мост через пропасть между исторической крестной смертью Христа и Его воскресением из могилы. Эта жертва и это воскресение являются «не сиюминутным, а вечным событием», и потому оно «должно приносить с собой определенные основополагающие и постоянные перемены»[9].
Многие современные католические учителя отошли от взгляда на мессу как на повторение — к истолкованию её как повторного представления Христовой жертвы. Однако если они продолжают подчеркивать роль людей в совершении Таинства, то смысл сказанного Лютером ускользает от них. Лютер противостоял любому взгляду, согласно которому происходящее во время Таинства предоставляет какую-то возможность человеку внести свой вклад. Причастие убивает любые человеческие претензии и потуги на участие в новом рождении. Оно приносит жизнь без какого бы то ни было участия со стороны чада. Оно питает новорождённых детей Божьих, не посылая их предварительно в поле для сбора урожая[10].
Причастие питает верующих — оно укрепляет их веру. Лютер также отвергал весьма распространённое ошибочное понимание средневековой теологической максимы, согласно которой Таинство действует ex opere operato. Это выражение было придумано, дабы учить, что Таинства действуют на основании Слова, а не благодаря каким-то иным качествам людей, совершающих Таинство или принимающих его дары. Ко временам Лютера стали утверждать, будто благодаря этому вера не имеет определяющего значения в принятии благ Таинства. Божье Слово, настаивал Лютер, действует только своей силой, не зависящей от человеческого вклада или участия. И оно вырабатывает веру. Обращаясь к людям, Бог не имеет иной цели, кроме восстановления отношений доверия и любви между падшими грешниками и Собою.
Он установил вечерю лишь затем, чтобы вернуть обратно в Свою семью тех, кто запутался и поверил в ложных богов. Семья предполагает доверие. Причастие взращивает веру в Бога. Слово Господне вместе с хлебом-Телом и вином-Кровью не действует на причащающегося «по волшебству», посредством какого-нибудь заговора или амулета. Оно вовлекает нас в общение. Оно объявляет нас мёртвыми как грешников и живыми во Христе. Оно поддерживает и оберегает те отношения, которые любящий Отец желал бы иметь со Своими детьми. Никакого волшебства — лишь добрые отношения родителя и ребёнка, совместно наслаждающихся трапезой, оплаченной и приготовленной родителем.
Вера не создаёт присутствия Тела и Крови Христа в Таинстве — ведь аппетит ребёнка не создаёт присутствия каши в тарелке. Бог творит веру, благодаря которой мы можем получать все блага трапезы, — подобно тому, как любовь родителей побуждает ребёнка раскрывать рот пошире и глотать завтрак, а не выплёвывать его. В Причастии Бог призывает нас положиться на Него. Мы в Нём и полагаемся на Него в деле прощения наших грехов и обретения дара новой жизни. Мы полагаемся на избранный Им способ действий. При всей своей кажущейся необычности, — это тот путь, который Он избрал для передачи нам обетования жизни. Так Он приходит к нам с уверением о прощении и жизни.
Поэтому вера просто рвётся к Его столу. Вера знает, что принятие Тела и Крови Христа поддерживает, поднимает и укрепляет. Вера не может выйти из-за этого стола без прославления великой доброты Божьей. Он не только отдал Себя на смерть, чтобы мы могли обрести жизнь. Он разделил эту смерть и жизнь с нами. Он сделал это несколькими способами, в том числе — приходя питать нас самой жизнью. Верующим не остаётся ничего иного, как испытывать огромную радость от такой любви Отца.
Присутствие за Отцовским столом вместе с другими христианами и перед их лицом лишь усиливает эту радость. Приходя к Причастию Христову, верующие исповедуют свою веру и делятся уверенностью в Его прощении с окружающими. «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьёте чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт» (1 Кор. 11:26). Тот факт, что некоторые христиане видят в Причастии лишь памятную трапезу, вовсе не означает, что мы должны пренебрегать и этим важным аспектом Вечери. Вместе мы вспоминаем о том, что Христос совершил для нас, — даже тогда, когда Он передаёт нам в трапезе блага Своей смерти и Своего воскресения.
Более того, мы радуемся, что связаны друг с другом через эту трапезу. Он сделал нас одним телом (1 Кор. 10:17). Честно говоря, нам не всегда может нравиться быть связанными с теми, с кем Бог соединяет нас у Своего Алтаря. Причастие действительно объединяет нас в семью — и не только с Отцом, но и с другими Его детьми. Оно укрепляет нас и напоминает нам о выкованной Богом нерасторжимой близости между нами и ими. Иногда Бог приводит нас за один стол с людьми, которые нам не нравятся. Там мы учимся любить их, потому что Он любит их, хотя нам далеко не всегда нравится то, чем они занимаются. Но поскольку Он примирил нас с Собой, — мы знаем, что Он примирил нас с ними и их с нами. Поэтому Причастие служит Божьим орудием примирения между людьми.
Поскольку Причастие одновременно символизирует единство народа Божьего и определяет его, Церковь обычно очень строго относится к тому, кто совместно с кем причащается. С самого раннего периода своей истории Церковь использовала Причастие в качестве средства воспитания, а также средства благодати[11]. Она стремилась избегать, чтобы те, кто обманывает себя по поводу природы Слова Божьего или христианской жизни, предполагали единство веры или жизни там, где это единство нарушено или даже разрушено. Поэтому Церковь «отлучает» и практикует общение, имеющее как исключающие, так и включающие границы[12].
На протяжении большей части своей истории Церковь обычно практиковала «закрытое» Причастие, то есть собрание в причастном кругу конкретной общины и тех, кто разделяет её исповедание веры, — причём людей, не являющихся частью семьи, просили не принимать участия в Таинстве. Практика «открытого» Причастия, в котором все беспрепятственно допускаются к евхаристии, возникла сравнительно недавно и в тех странах, где учение о реальном присутствии Тела и Крови Христа, а также значение Таинства вообще ценилось не слишком высоко. В ранней Церкви всех, кто не был ещё крещён, просили покинуть собрание после проповеди и перед принятием Трапезы Господней. Такая церковная практика укрепляет значимость того, что Бог совершает в Таинствах для Своего народа.
Наконец, верующие радуются на вечере Господней, потому что они понимают её как генеральную репетицию эсхатологического пира, который будет длиться вечно у Божьего Небесного Престола (Матф. 8:11). Облачённые во Христа через Крещение (Гал. 3:27), мы приходим праздновать грядущие, равно как и настоящие благословения Его обетования. Христос обещал, что Он сможет пить со Своими учениками тогда, когда будет пить с ними новое вино в Царстве Отца Своего (Матф. 26:29). Царство Божье, несомненно, уже входит в нас, когда Он посредством Крещения и получения Тела и Крови Голгофской жертвы приводит в исполнение наш смертный приговор. Царство Божье утверждается в Его детях, когда Он делится с ними Телом и Кровью, восставшими от смерти, дабы даровать им жизнь. Но Причастие концентрирует наше внимание на завершении Божьего умерщвляющего и возрождающего деяния в нашей жизни. Изображение Иисусом небесной жизни с Богом в виде пира (Матф. 8:11) повторяется в Причастии. Мы надеемся принять участие в этом пире как члены Его семьи, когда больше не будет необходимости умирать для греха, когда жизнь наша будет вечной.
Поскольку Причастие занимает столь важное место в еженедельном жизненном ритме народа Божьего, — необходимо обратить внимание на некоторые практические аспекты нашего собрания у Божьего стола.
Причастие объединяет людей Божьих. Поэтому они совершают трапезу вместе, как община. Хотя Церковь всегда предоставляла отдельное Причастие тем, кто болен и немощен и потому не в состоянии присоединиться к общине, она никогда не считала правильным отправление Таинства для отдельных людей или групп внутри общины. Причастие объединяет всю общину, и его не следует отправлять, выделяя какую-то группу внутри неё. Церковь справедливо стремится избегать выделения подобных группировок, которые ставят свои методы выше общей, обычной жизни большинства членов общины. Употребление Таинства для поддержания подобной групповщины — есть злоупотребление Господним призванием.
Вот почему пастор общины является тем, кто освящает Дары и отправляет Причастие Господне. В лице пастора выражается и соблюдается единство общины. Помощь мирян при отправлении Причастия не нарушает этого принципа. В Писаниях отсутствуют правила, или распорядок отправления Таинства, и миряне могут раздавать Кровь Христову, не нарушая тем самым Божьей воли относительно Причастия. Пастор должен освятить Дары и, как представитель общины, допустить причастников к столу Христову. Обычно это означает, что пастор раздает Тело Христово.
Правильное освящение требует произнесения Слов Установления. Церковь всегда включает их в литургию. Литургия может иметь множество форм. Ни одна из них не является обязательной для должного отправления Причастия.
Дары должны приниматься и употребляться с благоговением, независимо от того, придерживается ли причастник рецепционистского или консекрационистского взгляда на присутствие в них Тела и Крови Христа. В любом случае они являются вместилищами, особым образом используемыми Богом. Мы умаляем достоинство обращения Бога к нам через эти Дары, если относимся к ним как к чему-то обыденному. Благоговейное отношение к Дарам может по-разному проявляться в разных общинах, это зависит от местных представлений.
Детям нравится есть за родительским столом. Им не столько нравится пища, сколько компания. Верующим нравится приходить к столу Отца, чтобы пировать над Телом и Кровью своего Господа. Здесь они получают питание для повседневной жизни — и здесь же они радуются присутствию своего Бога и таких же как они верующих. Большая часть христианского мира на протяжении всей истории христианства отправляла Причастие еженедельно. Лютер считал, что люди не могут считаться христианами, если не причащаются по крайней мере трижды в год[13], но в его церкви Причастие отправлялось еженедельно. Многие жители Виттенберга принимали Тело и Кровь Христа каждую неделю.
Многие христиане не делают этого, поскольку Причастие кажется им странным — оно не укладывается в их понимание реальности. Другие не ощущают достаточной потребности, поскольку их чувствительность к собственной греховности притупилась. Многим не вполне понятно, чем Таинство является в их жизни, — что оно не только раз и навсегда дарует прощение и жизнь, но также связывает нас с Богом и другими верующими в единую семью и производит упование при ожидании нами обетования совершенного праздника за Божьим небесным столом. Некоторые христиане избегают Причастия, поскольку боятся принять его недостойно.
Достойность принятия Таинства состоит в признании нами того, что мы недостойны, что мы нуждаемся в любви и прощении нашего Господа. Лютер говорил, что как бы диавол, мир и плоть ни стремились опорочить нашу веру или отнять у нас её радость, — Таинство нам необходимо. Христос предлагает его голодным, а не сытым. Именно заслуги Христа имеют значение в Причастии. Трапеза предназначена тем, чьё достоинство разрушается, кому нужен дар достоинства.
Павел говорил, что верующие, приходя к Причастию, должны испытывать себя (1 Кор. 11:28). Это испытание, продолжает Павел, включает признание того, что Бог дарует нам в Таинстве. Те, кто не различают Тела Господня, принимают осуждение (1 Кор. 11:29). Хотя некоторые и полагают, что этим Телом является Тело Христово, то есть Церковь, — контекст, особенно стих 27, исключает подобное толкование. То осуждение, которому мы можем подвергнуться по причине недостойного принятия Причастия, не отличается от осуждения, достающегося на долю тех, кто легкомысленно или безразлично принимает Его Слово.
По причине заповеди Павла испытывать себя, западная церковь предлагает Причастие лишь тем, кто способен себя испытать. Восточная церковь причащает младенцев сразу же после их Крещения. Библия не даёт повода для такой практики. Крещение и Причастие нельзя уравнивать, даже если Церковь включила их в разряд Таинств. Пока отсутствует общее согласие по вопросу возраста, с которого можно быть допущенным к Причастию. Во времена Лютера дети начинали причащаться в более раннем возрасте, чем сейчас.
Способность «испытывать себя» при подготовке к Причастию заключается не более и не менее, чем в понимании того, Кем является Бог, когда приходит к нам через Причастие, и кем являемся мы, когда принимаем его. Мы признаём, что наша недостойность влечёт нас к дарующим жизнь Телу и Крови. Приходящие к Причастию верующие жаждут не только прощения грехов, но и силы для исполнения воли Божьей в повседневной жизни. Дух покаяния побуждает нас к тому, чтобы придти и получить смерть, а затем вновь воскреснуть к истинно человеческой жизни. Своим Причастием Господь поддерживает нашу жизнь.
[1] См., например, трактовку Лютера: «A Treatise on the New Testament, That Is, the Holy Mass», Word and Sacrament: I, Luther’s Works, vol. 35 (Philadelphia, Fortress, 1960), pp. 79-111.
[2] Gustaf Wingren «The Living Word: A Theological Study of Preaching and the Church» (Philadelphia, Muhlenberg, 1960), p. 160.
[3] Необходимость понимать это как вино поясняется в Friedrich Büschsel «genema» «Theological Dictionary of the New Testament», vol. 1 (Grand Rapids, Eerdmans, 1964), p. 685.
[4] Лютеровское учение о Причастии представлено в Hermann Sasse «This Is My Body: Luther’s Contention for the Real Presence in the Sacrament of the Altar» (Minneapolis, Augsburg, 1959).
[5] См. гл. VII.
[6] Книга Согласия. Шмалькальденские артикулы, III:VI, 1. Издание Фонда «Лютеранское Наследие».
[7] Gerhard O. Forde «Theology Is for Proclamation» (Minneapolis, Fortress, 1990), p. 176.
[8] Рецепционизм — термин (как и консепционизм), малоупотребляемый в русском языке, поскольку данная проблема практически не обсуждалась православным догматическим богословием. Полная калька с латинского receptionism (recepto — брать назад; принимать, пускать к себе; давать убежище, укрывать). Приверженцы этого направления полагают, что при отправлении Причастия, кроме наличия указанных Писанием элементов и Слов Установления, важно соблюдение каждой детали принятой обрядовой формы.
Консекрационизм — тоже полная латинская калька (consecro — освящать, посвящать). Консекрационисты утверждают, что для истинного отправления Причастия вполне достаточно указанных в Писании элементов и произнесения Слов Установления. — Ред.
[9] Ibid.
[10] Ibid., pp. 172-173.
[11] Werner Elert «Eucharist and Church Fellowship in the First Four Centuries» (Saint Louis, Concordia, 1966).
[12] См. гл. XVI.
[13] См.: Книга Согласия. Краткий катехизис, Предисловие, 22. Издание Фонда «Лютеранское Наследие». [В переводе «Книги Согласия» сказано: «Раза четыре в год», но в оригинале переводимой книги написано именно: «Three times a year». — Перев.]
<< Пред. | Содержание | След. >>
|
|
