Сайт душпастиря Павла

Исторические предпосылки:
Адиафорическая дискуссия

      Догадки о том, какой могла бы быть история, в лучшем случае опасны, а в худшем приводят к её превратному истолкованию. Какой была бы Америка, если бы Авраам Линкольн выжил и столкнулся с трудностями периода восстановления вместо Эндрю Джонсона? Вполне вероятно, что трудностей было бы столько же, и что репутация того, кого называли освободителем, была бы порядком запятнана. Хотя, с другой стороны, он мог достойно справиться с „задачей. Каким был бы исход тех тяжёлых дней после Шмалькальденской войны 1547 года, если бы Лютер продолжал жить? Если бы он, а не Меланхтон, находился во главе лютеранского движения? Как отреагировал бы Лютер на появление Интеримов, которые были силой навязаны побеждённым лютеранам, на документы, составленные отчасти бывшим его другом Аггриколой? Переживший Вормс борец за правду скорее умер бы, чем согласился подписаться под требованием о признании папского авторитета в вопросах учений. Его перо даже не прикоснулось бы к такому документу, как Лейпцигский Интерим, наскоро составленному перепуганным Меланхтоном, на которого обрушилось мощное давление со стороны двух великих политических моголов, — императора и герцога Морица, лютеранского отступника.
      Однако бессмысленно пытаться реабилитировать Меланхтона или дальше его топить. Понятно, что он не был способен нести это бремя, а бремя было поистине неподъёмным. В то время у него не было большего желания, чем видеть Лютера на своей стороне. Ещё на Аугсбургском сейме 1530 года, если бы не постоянная поддержка Лютера, его ободрения и подсказки относительно того, что делать и говорить, Меланхтон давно бы сдал свои позиции. Следует отметить, что в тот период Лютера насильно удерживали в замке Кобург, по ту сторону границы с Саксонией, поскольку его князь курфюрст Иоганн Фридрих, опасаясь за жизнь реформатора, не позволил ему присутствовать на сейме. Ведь Лютер был осуждён указом императора и папской буллой.
      Вне всякого сомнения, при первом обнародовании Аугсбургского Интерима Меланхтон проявил недюжинную выдержку. Он понимал, что отход от лютеранской позиции неизбежно приведёт к дальнейшему разрушению доктрины, что в конце концов этот процесс ударит и по основному артикулу Реформации. Однако сколь бы вескими ни были его первоначальные увещевания, впоследствии он сдался под яростным напором своих противников, особенно герцога Морица (ставшего теперь курфюрстом вместо Иоганна Фридриха, которого император взял под стражу, лишив титула и земель), и создал, как он считал, компромиссный документ, способный достичь примирения между лютеранами и римскими католиками. Ведь и сам Лютер не раз говорил о необходимости доктринальной терпимости, особенно в ситуации, когда верующие совершают лишь первые шаги на пути от католицизма к евангельской вере. Разве здесь нет места адиафоре, открытым вопросам, свободному выбору, когда не следует настаивать на приоритете одних обрядов над другими?
      Меланхтон думал, что сможет сохранить равновесие, ходя по острию ножа. Он решил отстаивать артикулы веры, но, вместе с тем, идти на компромисс по таким вопросам как первенство папы и обряды папской церкви. Он пошёл на уступки, дабы не обижать оппонентов, но это привело к размытию граней самой лютеранской доктрины. Всякий раз, чувствуя приближение опасности, Меланхтон шёл на уступки — обычная тактика гуманиста и моралиста, но никак не учёного теолога. Ни авторитет Писания, ни память о Лютере не были способны удержать его от действий, вызванных безудержным страхом как за свою жизнь, так и за благополучие церкви. Очевидно, ему не хватало лютеровского богословского упорства, чтобы остаться верным Писанию во всех обстоятельствах.
      Среди лютеран дух безразличия и религиозного общения, не основанного на доктринальном согласии (позднее названного юнионизмом) был посеян именно Меланхтоном. Этот дух, как мы видим сегодня, далеко не искоренён. В период, когда Меланхтону пришлось особенно трудно, он опустился до постыдного раболепия, написав жалобное послание советнику курфюрста Морица о том, сколь «отвратительнейшим рабством» было для него сотрудничество с Лютером. Он не подозревал, что его постыдное отступление в столь роковой час не только навлекло позор на дело Реформации, но вызвало ещё большую разобщённость в его собственной церкви. Меланхтон стал тем катализатором, который вольно или невольно, сознательно или несознательно способствовал началу досадных разногласий, бушевавших в церкви последующие 30 лет.
      Истинной целью Аугсбургского Интерима, как меры временной, было возвращение «отколовшихся» лютеран под контроль и влияние папы. Несмотря на то, что Карл V без труда разгромил плохо подготовленные войска лютеран в Шмалькальденской войне, он поступил весьма осмотрительно, не «нажимая» на лютеранские земли слишком сильно и слишком поспешно. Ведь это, несомненно, привело бы к массовым восстаниям в его владениях. Потому он шёл на компромисс, как бы игнорируя основные артикулы Реформации, но вместе с тем, требуя подчинения папскому авторитету и признания епископской иерархии, а также принятия учения о Таинствах и римско-католических обрядов. Лютеранам предоставлялись некоторые привилегии, такие как, например, Причастие с «двумя элементами», хлебом и вином, также за лютеранскими священниками сохранялось право вступать в брак. Тем не менее, во всех лютеранских землях Германии сопротивление Интеримам вспыхнуло молниеносно и было весьма ощутимо. Последовали весьма жестокие ответные меры императора.
      В южной Германии и земле Рейн более 400 священников и их семей были вынуждены спасаться бегством. Некоторые из них были взяты под стражу, кое-кто убит. Император не стеснялся в средствах, стремясь сломить сопротивление герцога Иоганна Фридриха, бывшего правителя курфюрстской Саксонии, который теперь находился у него в заточении, однако тот остался верен своим убеждениям. Герцог заявлял о своей верности Писанию и сохранял приверженность лютеранской позиции в соответствии с положениями Аугсбургского Вероисповедания. Герцог Филипп Гесенский, также пленённый в этой короткой войне, оказался менее стойким — в обмен на свободу он согласился подписать положения Интерима. Однако его сын и люди, населявшие его земли, не пошли у него на поводу. Северная Германия также осталась верна лютеранству, а Магдебург на время стал центром сопротивления, куда в поиске убежища стекались лютеранские лидеры, такие как Флациус, Галлус и Виганг. В конце концов герцог Мориц, новый курфюрст Саксонии, после 13-месячной осады поставил город на колени. Меланхтон и весь Виттенбергский университет не выдержали натиска и составили ещё более ужасный Лейпцигский Интерим, получивший название от места, где позднее, в том же году, состоялся следующий Сейм (1548 г.).
      Условия Лейпцигского Интерима мало чем отличались от Аугсбургского. Интерим содержал требование о подчинении папской власти и признании римско-католических обрядов — Крещения (кропление, соль и экзорцизм), конфирмации епископов, миропомазания, обрядов Праздника Тела Христова, а также установлений о Посте. Но хуже всего было крайне расплывчатое определение основных артикулов вероисповедания, таких как оправдание верою, предложенное в документе с целью облачить главные идеи Реформации в термины, угодные римо-католикам. Меланхтону удалось ублажить своих врагов, но при этом он приобрёл себе новых противников среди лютеранских коллег. Ситуация стала настолько напряженной, что в некоторых местах, где смещали верных лютеранских пасторов и на их место присылали новых «соглашателей», паства просто отказывалась принимать «чужое» служение. Самым неприятным было то, что некогда верные лютеранству теологи, теперь разделились на две противостоящие партии. С одной стороны были такие люди как Меланхтон, Бугенгаген, Майор и Пфеффингер, а с другой — всеми уважаемые Флациус, Амсдорф, Виганг, Галлус, Вестфаль и Акилла. У каждой стороны были свои сторонники. В лютеранстве царил полнейший раскол.
      Вопрос коснулся адиафоры. В нормальных условиях большинство лютеран, несомненно, согласились бы, что Писание даёт нам некоторую свободу в вопросах, не являющихся ни заповеданными, ни запрещёнными. Религиозные обряды, обычаи и даже формы церковного устройства являются предметом выбора и могут быть различны. Такова была позиция Меланхтона и его приверженцев. Флациус же сразу указал им на то, что в сложные для вероисповедания времена, in casu confessionis, когда сама вера в опасности, когда гонениями и угрозами заставляют тебя подчиниться власти, доказавшей своё безбожие и антибиблейскую сущность, о компромиссах не может быть и речи. Такие вещи как обряды и обычаи следует рассматривать тогда в новом свете, они становятся делом принципа и совести, чем-то противным евангельской вере. Когда обряды навязываются силой, они перестают быть просто вопросом свободного выбора. В этих обстоятельствах мишенью стал главный артикул, оправдание верою. Едва приоткрывшаяся дверца была не чем иным, как воротами, ведущими к отказу от центральной христианской истины.
      Ссылаться в таких обстоятельствах на Лютера и одновременно проповедовать компромисс и уступки — являлось превратным истолкованием идей Лютера. Адиафора и свобода выбора всегда зависят от обстоятельств того или иного периода, от существующих условий. Тогда настало время исповедания веры, а не компромисса. Вопросы эти перестали быть свободными, они уже не были адиафоричны и уступки не вели ни к какому истинному евангельскому примирению с оппонентами, а превращались в похороны Евангелия. Под угрозой находилась сама Благая Весть, а не адиафора или какие-то отдельные обряды и обычаи. Сдаться тогда — означало бы впасть в идолопоклонство, хотя при других обстоятельствах эти вопросы вполне укладывались в рамки адиафоры.
      Прославление внешнего единства, когда внутреннее единство христианских учений всё ещё не достигнуто, — было бы глубочайшей ошибкой и лукавством, противным Божьей воле. Это ввело бы людей Божьих в заблуждение, просто подорвало бы их веру. В таких обстоятельствах Лютер избрал бы единственное решение — сопротивление даже ценой потери имущества или самой жизни. Потому когда составлялась Формула Согласия, положившая конец столь долгому и мучительному спору, авторы в большом количестве цитировали Лютера, особенно часто ссылаясь на его Шмалькальденские Артикулы 1537 г.
      Защитником лютеранства в то время стал Флациус. Своим бесстрашием и лёгкостью пера он сумел сплотить разрозненные силы лютеран во всех землях и городах. Для лютеранства печальным фактом было то, что лидером оппозиции был Меланхтон, представитель партии компромисса. Он обладал тогда ещё ощутимым влиянием. Позднее его репутация понесла значительный урон. Стоит, вместе с тем, отдать ему должное, в своём письме Флациусу 1555 г. он признался: «В этом деле я согрешил и молю Бога о прощении». К тому времени Аугсбургский мир (1555 г.) был уже подписан, и лютеране получили законное право на существование. Ущерб, однако, был причинён немалый. Посеянный Меланхтоном дух компромисса, произведший среди лютеран столько разделений, быстро распространился и стал определять направленность богословских баталий, которые на протяжении целого ряда лет разлагали Лютеранскую церковь изнутри. Этот дух не был искоренён до тех пор, пока в 1577 году курфюрст Август и верные лютеранству теологи не предложили церкви твёрдую основу мира — Формулу Согласия. Здесь уже не было места ни компромиссам, ни вероотступничеству, а предлагались лишь чётко сформулированные принципы веры, которые были впервые положены в основу лютеранского Вероисповедания их отцами в Аугсбурге (1530 г.).
      Семидесятые годы нашего столетия — это совсем другая эпоха. Однако поля богословских сражений до сих пор усеяны останками религиозных стычек, отпечатками разобщённости христианства. Общий настрой нашего времени — вновь компромисс и согласие любой ценой. После II Ватиканского собора Рим остаётся главным центром проповеди единства. Протестантизм представляет собой некую смесь из перепутанных, по сути синкретических направлений, слитых в одну аморфную церквеобразную массу. При таком положении дел неизменно возникает вопрос — какая разница, что мы отличаемся в мелочах, если все мы исповедуем Господа Иисуса Христа? Разве этого не достаточно? Когда всюду царит подобный настрой, трудно не выпустить из рук спасительную ниточку подлинного христианства, его истинное содержание, и самое главное — не потерять основы евангельской веры. Формула Согласия по сей день является тем средством, при помощи которого протестанты сохраняют чистую совесть. Она закладывает прочный фундамент для богоугодного единства и истинного христианского общения. Вальтер так высказался об этом 100 лет назад: «В наши дни, когда религиозный юнионизм и синкретизм столь распространены среди христианских церквей, артикул X Формулы Согласия стал той крепкой цитаделью, за которую мы, подвергаясь насмешкам и клевете из-за своей приверженности единому Аугсбургскому Вероисповеданию, не можем достаточно возблагодарить и восхвалить Бога» («Der Concordienformel Kern und Stern», стр. 25).

Українська Лютеранська Церква.

Copyright Rev. Pavlo Bohmat
При використанні матеріалів цього сайту робіть ланки на нього.