Сайт душпастиря Павла

Глава 2. Лютеранский конфессионализм

Другой упрек, который адресуют лютеранской церкви, и на который Евангелическая Лютеранская церковь должна реагировать, столь же стар и столь же серьезен, как и только что рассмотренный тезис. Это обвинение в том, что мы, лютеране, переоцениваем нашу реформацию, думая о ней, как о единственнойРЕФОРМАЦИИцеркви и, думая о нашей церкви, как о единственнойЦЕРКВИРеформации. На самом деле, однако, лютеранская реформация - это только начало и только часть Реформации как таковой. Кроме Лютера были и другие реформаторы, и, помимо Виттенбергской реформации, конечно же, были и другие - такие, как Цюрихская и Женевская. ТаРЕФОРМАЦИЯ(см. предыдущие примечания) состоит из всех этих реформаций вместе. Лютеровское новое представление о вере не является"Верой Реформации"до тех пор, пока оно не дополнится представлениями о вере, внесенными другими реформаторами. Так как лютеранская церковь проглядев или забыв это, изолировала себя от других церквей Реформации, она скатилась к неправильным отношениям как с Римской церковью, так и с другими реформаторскими церквями. Она не осталась на достаточном удалении от Римской церкви и не поняла, что, как бы то ни было, ее судьба тесно связана с другими церквями Реформации. Таким образом, лютеранская церковь заняла промежуточную, неопределенную позицию между двумя этими направлениями. Она не нашла полного и окончательного выхода из католицизма. Она по-прежнему нуждается в том, чтобы ее освободили от ограничений ее собственного узкого кругозора, открыв ей путь к испытаниювсейРеформации, в двойном ощущении полной и коренной реформы, корни которой располагаются в повиновении заповедям Божьим, и, следовательно - к победам над католицизмом. Составной частью этого является такая реформа, которая не ограничивается одним лишь учением Лютера.

Это обвинение, выдвигаемое против нашей церкви всеми другими протестантскими церквями - нападки, непрерывно осуществляемые на протяжении последних четырехсот лет, особенно со стороны наших братских, реформатских церквей.

А. Реформация и конфессиональная проблема

Какой ответ дает лютеранская теология на обвинение в узком конфессионализме, ограничивающем концепцию Реформации рамками Виттенберга и рассматривающем лютеранскую церковь, как единственную истинную евангелическую церковь?

Мы должны начать с вопроса о том, что же составляет истинную реформацию. Мы уже констатировали тот факт, что, начиная с шестнадцатого столетия, все западные церкви утверждали, что провели у себя ту реформацию, которая была угодна Богу. Если Реформация должна пониматься, как духовная революция, выразившаяся в событиях мировой истории, ясно, что она включает в себя намного больше, нежели лютеране или сторонники реформатства, привыкли ассоциировать с истиннойРеформацией. В соответствии с такой широкой концепцией, преобразование Римской церкви, завершенное Трентским Собором, могло бы быть определено, как "Католическая Реформация", ибо, с точки зрения Рима, церковь была действительно реформирована, то есть обновлена, в соответствии со Словом Божьим и по Воле Божьей, в результате принятой на том соборе декреталииDecreta de Reformatione.

Более того, в соответствии с этой концепцией, отрыв Английской церкви от папского владычества, тоже должен восприниматься, как акт Реформации. Конечно, это было не так; потому что король Англии и его церковь по существу оставались католическими в течение еще долгого времени после этого события. Какое отношение имеет это отречение от папской власти, сделанное явным лютеровским оппонентом, Генрихом VIII, к лютеранам и сторонникам реформатской церкви, хотя все это и называлось "реформацией"? Никакого, решительно никакого! И как насчет энтузиастов эпохи Реформации, анабаптистских и спиритуалистских групп? Они тоже принадлежат к Реформации, если рассматривать ее, как событие мировой истории; фактически, существуют историки, полагающие, что великое религиозное движение шестнадцатого столетия достигло своей кульминации именно в этих группах. И приверженцы церквей, которые происходят из спиритуалистских анабаптистов эпохи Реформации или связаны с ними - сторонники Швенкфельдера и меннониты, квакеры и баптисты - могут выразить такие же претензии по отношению к сторонникам Цвингли и кальвинистам, какие последние высказывали в адрес лютеран: они могут пожаловаться, что их концепция Реформации и реформирования Христианства слишком узка. Они могут повторить то обвинение, которое нередко уже выдвигалось анабаптистами против швейцарских реформаторов - а именно, что они по-прежнему являются "вернымиприверженцами католицизма". Тот же недостаток, который приверженцы Реформатства находят в Лютеранской доктрине о Святом Причастии, анабаптисты могли бы найти в реформатской доктрине о крещении, с упрямой приверженностью сторонников Реформатства к крещениюмладенцев и к его теологическим основаниям. И критики ортодоксальных доктрин шестнадцатого века, являющихся общими для всех христиан - такие люди, как Денк, Хаетзер, Джорис, Сервет и другие противники догмата о Троице,- упрекали церкви Цвингли и Кальвина за их упорную приверженность древним символам веры - то есть они порицали их за то же, за что эти церкви ранее критиковали церковь Лютера: за то, что она, мол, остается во тьме папства.

Таким образом, это спорный вопрос - что составляет Реформацию. Тем не менее, когда мы говорим о Реформации в теологическом смысле, мы не подразумеваем под ней совокупности всех мировых событий, в среде которых произошел религиозный "переворот" шестнадцатого столетия, но, скорее, мы имеем ввиду обновление церкви, как единое событие, произошедшее наряду со всеми другими мировыми событиями. Различия во мнениях начинают проявляться в тот момент, когда мы спрашиваем, в чем состоит это событие. Какое из них, в конце концов, является истинной реформацией церкви? Общеизвестно, что не все взгляды, выражавшиеся в те времена, были правильными, евангелическими. Но у нас нет единого мнения о том, какое из учений эпохи Реформации было истинным, а какое - ложным, где находится истина и где заблуждение, где чистая доктрина Слова Божьего и где ересь, где правда и где ложь, где истинная реформация и где только ее видимость.

Бесспорным был тот факт, что разделение церкви усиливалось. Это разделение, это конфессиональное расчленение, в котором христианский мир обнаружил себя на закате Реформации, было расхождением путей в поисках истины. Церковь и люди пострадали от этого чрезвычайно сильно. Но при этом следует отметить, что это разделение имело также и очень положительное и конструктивное влияние на Германию, да и на весь западный мир. Оно так остро поставило церковь и все человечество перед вопросом об истине, как этого не могло бы сделать ни одно событие мировой истории. Только со времен Реформации и разделения церкви мы научились прямо и искренне стремится к познанию истины. Ибо только с тех времен существует вопрос о том, что такое евангельская истина. Чем было Евангелие до того? Священной философией, метафизической и этической системой для образованных; святым целительным средством и собранием магических благословений для простых людей? Только представьте себе, что произошло бы с церковью и с Христианством, если бы волны секуляризации и рационализма, уже всколыхнувшиеся над христианским миром в век Ренессанса, полностью поразили бы церковь до того, как Реформация вынудила ее искать истину и искренне испытать верность ее собственного учения! Конечно, нам не нужно раскаиваться в конфессиональном веке, также, как не нужно стыдиться его перед миром. Именно во времена Реформации и в высшей степени обиженной ортодоксии, немецкий народ, понесший на себе основную часть тех тяжелых испытаний, научился всерьез искать истину. Если поискам окончательной истины в Германии придается большее значение, чем во многих других странах, то это объясняется тем фактом, что Германия прошла через век Реформации и век ортодоксии. Никогда более эти поиски не были столь упорными и настойчивыми - даже в великих системах классической немецкой философии.

Конечно, сегодня нам очень легко подтрунивать над людьми конфессионального периода. Но это становится чрезвычайно утомительно - слушать вечные жалобы восемнадцатого столетия о жестокости их обоюдных осуждений - жалобы которые, между прочим, порицают скорее доктрины, нежели людей. Те люди века ортодоксии, превосходили наш век по крайней мере в одном отношении. Они знали нечто такое, чего не знает - и не стремится познать - современный человек. Они знали, что как личности и как народы - мы буквально живем истиной и буквально умираем ложью. Следовательно, они никогда не разделяли холодного скептицизма и отказывались от современного релятивизма, утверждающих, что существуют только относительные истины, что абсолютных истин не бывает, и, следовательно, борьба за истину - дело бессмысленное и неблагодарное. Точно также - с наглым тезисом о "воле веровать", они не должны были удовлетворяться полуправдой или "предпоследней" истиной, для того, чтобы иметь "почву под ногами". Более того, их поиски истины, их борьба за правду, были обусловлены убеждением, что существует Тот, Кто является Воплощением истины - Тот, Кто говорит правдоискателям всех веков: "Всякий, кто от истины, слушает гласа Моего", Тот, Кто дал обетование Своей церкви на земле о том, что Его Святой Дух "наставит ... (ее) на всякую истину". Именно с этой позиции следует понимать титаническую борьбу века Реформации, битву зарождающихся конфессиональных церквей за чистоту и божественную истинность доктрины.

Конечно, никто не станет представлять в ложном свете сказанное нами и приписывать нам желание прославить конфессиональный век или заявить, что для церкви было нормальным явлением - бить людей "по головам" и предавать их анафеме за догматические убеждения. Мы сожалеем о спорах и осуждаем их методы также, как это делают другие. Но мы знаем, что не существует таких явлений, какполноепонимание истины в этом мире, наполненном грехом и заблуждениями, и что даже частичное понимание истины никогда не достигается без упорной борьбы за нее, против заблуждений. Симптомы истины - если использовать образное выражение Кьеркегора - полемичны. Это подтверждается всей историей церкви. Чем же она является тогда, если не огромной, бесконечной дискуссией? Снова и снова люди впадали во вздорные дебаты по этому поводу. За это мир жестоко нападал на "религию любви" и Христианство стыдилось этого. Но в саму природу борьбы за истину заложено, что она никогда не заканчивается. Еще апостолы были вовлечены в нее. Тот же самый Павел, резко выступавший против раскола церкви в Коринфе, выражает озабоченность и печаль по поводу лжеучений, которые появятся после его ухода: "И из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою". И Апостол Любви предупреждает христиан: "... Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире". Хотя Евангелие от Иоанна и его Послания постоянно выдвигают в качестве критерия истинной веры и настоящего Христианства братскую любовь, критерий ошибочной веры и ереси для него заключается в догматическом заявлении: "А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста". Другими словами говоря, вопреки всем ожиданиям, правильное учение о Божественном Воплощении является "пробным камнем", при помощи которого можно отличить истинную доктрину от ложной и церковь от ереси. Так было в началеистории церкви; так будет продолжаться до тех пор, пока свет вечной истины не озарит всех нас. Про те времена, когда церковь не слишком-то беспокоилась о чистоте учения, и не тревожилась о лжеучениях, можно сказать, что они не относятся к великим векам церкви. Более того, всякий раз, когда церковь перестает бороться за истину и молиться о том, чтобы Господь оградил ее от дьявольских хитростей и ложных учений, она подвергается угрозе омертвения.

Если это истинно для всех периодов истории церкви, то насколько же это должно быть более истинно для такого века, как век Реформации! Ведь именно тогда была провозглашена доктрина, претендовавшая на то, что является новым открытием учения Евангелия - чистой доктриной - в отличие от традиционно употреблявшейся искаженной доктрины. Христианство, таким образом, столкнулось с таким вопросом, которого оно не знало со времен великих доктринальных противоречий в древней церкви. И с тех самых времен для христианского запада стало актуальным различение чистой евангельской доктрины и ереси. Доктринальное и конфессиональное формулирование началось сначала. И из борьбы за доктрину, ставшей неизбежной, развилась новая разновидность церкви - конфессиональная церковь. С середины шестнадцатого столетия западная католическая церковь была разбита на множество конфессиональных церквей, группировавшихся вокруг определенных доктринальных позиций, возведших друг против друга свои бастионы в конфессиональном противостоянии и соперничавших друг с другом за души христианского мира. Это было совершенно новым процессом в развитии церкви, хотя сопоставление глобальной церкви и еретических "контр-церквей" древних времен, можно считать своего рода, внешней параллелью.

Первой из этих новых конфессиональных церквей стала Евангелическая Лютеранская церковь. Впервые появившись в 1530 году, как церковь Аугсбургского исповедания, она была конфессиональной церковью, превосходящей в этом отношении все другие. Она появилась неожиданно, и, не будучи организацией, тем не менее, была церковью. Она не имела еще формы правления. Она не имела епископальных или синодных органов, которые представляли бы ее. Высшие сословия вынуждены были представлять ее перед политическим, а несколько теологов - таких, как Меланхтон - перед духовным миром. Она не имела юридического права на существование, и непроницательный наблюдатель, путешествующий по Саксонскому Курфюрству или по другим евангелическим территориям, возможно сказал бы, что ее и вовсе не существует. Что существовало, однако, так это учение, вероисповедание. И оно начиналось не словами: "Lutherus docet", а словами: "Ecclesiae magno consensu apud nos docent".

Откуда Меланхтон знал это? Как он это определил? Где собирался синод, давший ему такое распоряжение, и одобривший Аугсбургское Исповедание? Очевидно, что в данном случае отсутствовали все канонические условия для подготовки и представления Вероисповедания, которое, несомненно, представляло собой нечто гораздо большее, нежели просто заявление о религиозных воззрениях нескольких государств, направленное имперскому правительству. И, тем не менее, Аугсбургское Исповедание было гениальным церковным вероисповеданием, которому не было равных со времен древней церкви. Где же тот профессор теологии, или даже совет теологов, который предложил бы подготовить Исповедание, начинающееся словами: "Наши церкви, в полном согласии, учат..." и не бросающееся, сломя голову, в оппозицию? Меланхтон и его соратники могли бы отважиться предпринять это. Они могли бы говорить от имени многих тысяч, в интересах бесчисленного числа пасторов и собраний верующих. Разумеется, у них также была оппозиция. Лютер, будучи уведомлен, нашел Исповедание слишком "осторожным", он чувствовал, что там чего-то не хватает. Он сам написал бы его совершенно по-другому. Тем не менее, в конце концов, он также полностью одобрил его. Ибо оно действительно выражало единодушие евангелистов, их новое понимание Святых Писаний. Единодушие - это "согласие веры" - кажется чуть ли не чудом нам, живущим в век, прошедший через "жернова" индивидуализма, нам, знающим только символверы, начинающийся словом: "Верую...[я верую]", а не: "Мыверуем, учим и исповедуем...", как во всех истинных церковных Исповеданиях. Но такое согласие церкви является характеристикой всех эпох церковной истории, создававших Символы веры.

Глубина влияния этого события - разработки Лютеранского Исповедания и создания конфессиональной лютеранской церкви - на весь христианский мир того времени, ничем не демонстрируется так ясно, как тем фактом, что другие церкви также явились миру в виде конфессиональных церквей. В случае с Реформатской церковью это легко объяснимо. Ибо данная церковь, также, как и Лютеранская, была вовлечена в борьбу за чистую доктрину о Слове Божьем; она вынуждена была бороться с теми же противниками, хотя, конечно, необходимо помнить, что Исповедание Реформатской церкви никогда не имело той важности, которую Лютеранское Исповедание приобрело с самого начала. Церковь Англии, всегда считавшая Исповедание чем-то вторичным, стоящим за политикой и литургией, и никогда не питавшая особых слабостей к установлению доктринальных разделений между церквями, также приняла форму конфессиональной церкви. Даже церковные группировки, возникшие на почве анабаптизма, были вынуждены, стремясь сохранить свое существование, принять такую форму [форму конфессиональных церквей], которая совершенно не соответствовала их характеру. И на Трентском Соборе Римская церковь была преобразована из всеобщей церкви средневекового Запада в конфессиональную церковь современного мира.

Таким образом, по окончании века Реформации, различные конфессиональные церкви, несмотря на взаимное осознание общей принадлежности, проводили все же весьма жесткие и прочные границы между собой. Объединяющим и одновременно разделяющим фактором для них было их Исповедание - то есть догматически выраженная точка зрения о том, что такое Евангельская истина. Конфессиональная церковь, а вовсе не церковь национальная - как время от времени полагали некоторые - является уникальным продуктом церковной истории периода Реформации. Национальная церковь принадлежит к позднему Средневековью. Это была форма организации, подходящая на тот случай, если всеобщая церковь, находящаяся под папством, потерпела бы крах. Ее основная идея, совмещающая светское и духовное, является средневековой "до мозга костей". Конфессиональная же церковь, в свою очередь, - это новый вклад эпохи Реформации. Даже если бы она обрела связи с государственными церквями Германии или с национальными церквями других стран - таких, например, как Швеция - она не потеряла бы своего огромного значения для истории церкви. Если церковь Христова - единая, святая, католическая церковь - в Средние века существовала во всеобщей западной церкви, с ней и под ее видом, то со времен Реформации она существовала в конфессиональных церквях, с ними и под их видом.Идентична ли Церковь Христова одной из этих церквей, как утверждает Римская церковь? Сосредоточена ли она в одной, в нескольких из них, или, может быть, она во всех в них вместе взятых? Может быть она является этаким "парящим над ними" идеалом, к воплощению которого все они стремятся? Или, возможно, истинная церковь не имеет ничего общего с нашими жестокими, эгоистичными, невежественными религиозными общинами, которые только бесчестят имя Божье среди язычников?

Но вопрос об отношениях между конфессиональными церквями иUna Sancta, идентичен вопросу:Где же произошла настоящая Реформация?В Виттенберге, в Цюрихе или в Женеве? В Кентербери, где произошел возврат к "древней, неделимой церкви" первых пяти столетий? Или в Тренте, где "священный и святой, экуменистический и всеобщий собор законно собранный в Духе Святом" состоялся под руководством трех папских легатов "во славу Святой и неделимой Троицы, для укрепления и подъема веры и христианской религии, для искоренения ересей, во имя мира и единства церкви, для преобразования духовенства и христианского народа"? Или же, может быть, истинная Реформация проявилась в основном на полях сражения во время Крестьянской войны , когда бедные и угнетенные сражались за свои человеческие права во имя Евангелия? Может бытьв Мюнстере они пытались учредить Царство Божье? Может быть Реформация произошла в тихих кабинетах и обувных мастерских Базеля и Страсбурга, Аугсбурга и Герлица, когда Дух сошел на уединенных, оторванных от мира мечтателей? Произошла ли истинная Реформация,когда странствующие отцы церкви устанавливали парус на хрупкое суденышко, подчиняясь велению своего величественного Господа на том берегу океана? Или же она случилась, когда Уильям Пенн отстаивал в Новом Мире терпимость к детям Божьим всех деноминаций?Гдеже искать истинную Реформацию?

Этот вопрос, опять же, равнозначен другому вопросу:Где следует искать чистую евангельскую доктрину?В какой из всех церквей эпохи Реформации существовало правильное понимание Евангелия? Только в одной из них? Или в нескольких, имеющих между собой мелкие, несущественные различия и, фактически, находящихся в согласии? Обладает ли каждая из церквей только частью истины, в том смысле, что множество людей, рассматривая одни и те же вещи с различных позиций, осуществляют при этом общий обзор, дающий истинную картину в случае, если все эти варианты совместить? Является ли позиция каждой церкви смесью истины и заблуждений?

Эти вопросы вскрывают всю серьезность конфессионального разделения, которым завершилась эпоха Реформации. Каким бы ни было политическое, национальное и культурное влияние на этот процесс, основная причина разделения на самостоятельные общины объясняется различиями в интерпретации Евангелия. Христианство и по сей день разделено из-за неспособности прийти к согласию в понимании Евангелия в шестнадцатом веке, из-за неспособности прийти к согласию в вопросе о том, где следует искать Евангелие - только лишь в Писаниях, в церковных традициях - или же в непосредственном обращении Бога к душе, и из-за неспособности прийти к согласию по поводу сути его содержания или способа, которым евангельские обетования присваиваются человеком. Только лишь несогласием по этим вопросам может быть обусловлено продолжающееся разделение Христианства наконфессиональные церкви.

Эти вопросы проливают свет также и на то, почему в среде Протестантства происходили такие же разделения, какие имели место между Римом и теми, кто отпал от него. Но было ли, например, действительно неизбежным разделение между Лютеранами и сторонниками Реформатства? Разве все эти вопросы не показывают, как близки были лютеране и реформаты друг у другу? Обе церкви исповедуют оправдание только верой. Обе церкви согласны в том, что преобразование Римского католицизма в Тренте не было Реформацией церкви. Обе церкви знают,что отказ Англии от папского владычества также не был Реформацией. Им обеим известно, что не может быть иной реформации церкви, кроме как на основе Святых Писаний, признанных единственным источником откровений Божьих о спасении и высшим авторитетом в делах веры. И именно потому, что обе церкви признают превосходство Писаний, они отделяются от всех тех, кто ставит откровение отдельно от Святых Писаний или даже выше их - откровение, описываемое, как переживание спасения, дарованного человеку Богом без всякого посредничества внешнего Слова. Как Лютеранская, так и Реформатская церкви являются библейскими церквями, церквямиsola scriptura. Они едины в своем противостоянии тем общинам и тем течениям Христианства, которые признают что-то другое, что бы это ни было - наравне с Писаниями. Эта борьба против общих врагов - ситуация, существующая на протяжении последних четырех столетий - привела к тому, что люди снова и снова спрашивают: действительно ли, в конце концов, существуют две церкви или, может быть, мнение приверженцев этих двух церквей о том, что они не имеют духовной общности друг с другом - это просто человеческое заблуждение?

Б. Лютеранские и Реформатские церкви

Здесь мы поговорим о том огромном "яблоке раздора", о котором лютеране и сторонники реформатской церкви спорят вот уже четыре столетия. Обвинение в узком конфессионализме со стороны сторонников Реформатства не предполагает упрека в том, что лютеране всерьез принимают конфессиональный вопрос или устанавливают жесткие и резкие границы с ложными евангельскими учениями и, следовательно, загораживают дорогу другим общинам. Упрек основывается на их отказе от духовного содружества с Реформатской церковью- той самой церковью, с которой лютеране находятся в столь тесном согласии относительноsola gratiaиsola scriptura. Реформатские церкви всегда взирали на Евангелическую Лютеранскую церковь с глубоким изумлением, как на совершенно непостижимый феномен - непостижимый потому, что Лютеранская церковь столь терпима к Католицизму, потому что она подчеркивает свое доктринальное, культовое и структурно-организационное родство с Реформатской церковью - и, тем не менее, одновременно с этим, отклоняет руку дружбы, утверждая, что, несмотря на общее исповедание формальных и доктринальных принципов Реформации, существуют расхождения между этими двумя церквями.

Две эти особенности нашей церкви - ее терпимость и, одновременно, ее "узость", кажутся сторонникам Реформатства совершенно непостижимыми и таинственными. То, что папу следует называть антихристом, но, тем не менее, при этом - необходимо сделать все возможное для сохранения канонической организации церкви; то, что мессу следует критиковать так, как это делал Лютер в "Вавилонском пленении церкви" и "Шмалькальденских Артикулах", но, тем не менее - ее следует не заменять совершенно новым евангелическим богослужением, а сохранить в очищенной форме; что молитвы, обращенные к святым отменяются, но, все-таки - дни самых важных святых продолжают соблюдаться в течение жизни нескольких поколений - все это, в глазах сторонников Реформатства, крайне противоречиво. Они могут объяснить это - только предположив, что лютеранам не хватает храбрости сделать практические выводы из взглядов их Реформации. Для них лютеранская церковь - это церковь, сохранившая слишком много "предрассудков" и "идолопоклонничества" средневековой церкви, недостаточно радикально порвавшая с Римом, и, в результате всего этого, не завершившая процесс своей реформации.

Закоренелый сторонник Реформатства, действительно придерживающийся веры этой церкви, попадает в чуждый для него духовный мир, когда он вступает в соборы Любека и Роскилле, Тронхейма и Упсалы. Его беспокоят алтари, напоминающие ему "идолопоклонничество" месс, распятия и фрески, являющиеся, в его глазах, нарушением Второй Заповеди. Все это оскорбляет его , точно также, как оскорбляло его предков, которые однажды "очистили" соборы Швейцарии и, разбив огромное распятие Берлинского собора, утопили его в реке Веселья. Точно также, как прежние сторонники Реформатства шестнадцатого и семнадцатого столетий были чрезвычайно возмущены заутренями и вечернями в лютеранских церквях Германии, соблюдением канонических часов в старых коллегиальных церквях, торжественными мессами в церквях больших германских городов, где нараспев произносился по латыни Никейский Символ Веры и вводная часть [проповеди], гимнами и перечислениями дней святых, ризами, ладаном (например, в Магдебургском соборе) и лампадами (последняя изкоторых, должно быть, погашена в Лютеранской Германии, в Нюрнбергском Сант-Себалде) - так в наши дни христиане, являющиеся сторонниками Реформатства, все еще возмущаются порядком служения в нашей церкви, потому что оно, мол, недостаточно "реформировано". В этом сохранении католического наследия - кажется ли ему это простительным или нет; выносимо ли это с его точки зрения (имея ввиду христианскую терпимость) или является совершенно недопустимым - он может видеть только консерватизм, подрывающий значимость принципов Реформации. И он не может удержаться от того, чтобы не выразить надежду, что этот ложный консерватизм или традиционализм будет преодолен путем более глубокого постижения воли Божьей, открытой в Святых Писаниях, и что, в результате более строгого подчинения [со стороны лютеран] Слову Божьему, Реформация проникнет также и в Лютеранскую церковь. И, когда это произойдет - то есть, - когда лютеране научатся из Слова Божьего тому, как следует проводить церковное служение, чтобы оно отвечало критериям Святого Писания, и как должна быть организована церковь, в соответствии с предписаниями Нового Завета - тогда, мол, вместе с ложной терпимостью по отношению к католикам, исчезнет и ограниченность, разделяющая их со сторонниками Реформатства.

Таким образом, реформатская доктрина имеет весьма определенную концепцию о том, что такое "евангелическая церковь". Евангелическая церковь - это такая церковь, которая реформирована исключительно в соответствии с "буквой Писаний" - в самом полном смысле этого слова. Такая церковь может быть названа евангелической потому, что она возродила Евангелие во всей его чистоте. Это мнение находится в резкой оппозиции по отношению к Римской церкви, признающей, помимо Слова Божьего, традиции, а также по отношению к церквям энтузиастов, признающими прямое, "непосредственное" откровение, посылаемое душе. Внутри Реформатской или евангелической церкви существуют различные теологические школы и различные духовные тенденции. Одна из них - лютеранская - если вообще можно говорить о лютеранстве, как о чем-то монолитном и едином - факт, существование которого реформатская теология настойчиво отрицает. Кроме того, эта евангелическая церковь не придерживается никакого единого исповедания. Напротив, объединяющее ее вероисповедание состоит только из элементов, общих для множества Исповеданий, например - Аугсбургское Исповедание в Германии,Confessio Gallicanaво Франции,Belgicaв Нидерландах,Scoticana,иHelvetica, которые, несмотря на все различия по отдельным пунктам, свидетельствуют о великих, фундаментальных истинах веры, единых для всех, причем свидетельство это в основном адресовано их оппозиции, то есть - Римской церкви.

Эта реформатская концепция евангелической церкви, охватывающая как лютеран, так и сторонников Реформатства, обрела значимость и важность в истории церкви. Она определила духовную политику, которой придерживаются реформатские церкви в своих отношениях с лютеранами - со времен Цвингли и Кальвина, и по сей день. Это объясняет настойчивую борьбу Кальвина и его последователей запризнание их сторонниками Аугсбургского Исповедания во время заключения Религиозного мира в 1555 году. Этим объясняется противостояние "великого курфюрста" введению различий между "сторонниками Реформатства" и "последователями Аугсбургского Исповедания" во время заключения Вестфальского мира и его настойчивые предложения использовать термины "евангелический" и "евангелическая" для определения как лютеран, так и сторонников Реформатства. Этим объясняется также, почему никто из немецких реформатских князей не имел ни малейших колебаний и угрызений совести относительно преобразования Лютеранской церкви на их территории в Кальвинистскую церковь или слияния с ней. Когда "великий курфюрст" увещевал своего преемника - выражая свою последнюю волю и призывая Бога в свидетели - охотно упразднять "идолопоклоннические церемонии лютеран" и скорее назначать на ответственные посты иностранцев, нежели соотечественников-лютеран, он нисколько не чувствовал, что вмешивается в дела не своей церкви или что он совершает великую несправедливость. Для него, как и для каждого убежденного кальвиниста, лютеране представляют собой не другую церковь, а лишь отсталое ответвление единой, евангелической реформатской церкви, которой нужно помочь обрести то, чего ей все еще не хватает, чтобы статьполностьюреформированной. И если лютеране отказываются "завершить" свою Реформацию, если они утверждают, что представляют собой церковь, которая полностью отделена от реформатской, то их обвиняют в недостатке доброжелательности и братских чувств. Лютеранство отвергает предложенную ему руку дружбы! Как часто мы слышали это обвинение - начиная со времен Марбургского диалога и великих Священных противоречий между Кальвином и Вестфалией, и заканчивая духовными противоречиями сегодняшнего дня!

И это мнение Реформатской церкви - нам следует помнить об этом - было принято в мире. Реформатская церковь всегда считается общиной, обладающей терпимостью, общиной, готовой уладить разногласия и сотрудничать с лютеранами - вплоть до объединения с ними. Лютеранской же церкви, с другой стороны, прикрепляется клеймо ограниченного конфессионализма, нетерпимости и недружелюбности (отсутствия братских чувств). "Великий курфюрст" считается образцовым протестантским князем, защитником протестантской церкви. Зато Паул Герхардт, отказавшийся подписатьreverse, которое обязало бы его, вопреки клятве, принесенной при посвящении в духовный сан - без протеста свидетельствовать в Бранденбурге о разрушении Лютеранской церкви, до сих пор клеймится, как нетерпимый сверх-конфессионалист и разрушитель мира в церкви. До такой степени общественное мнение было пропитано реформатскими представлениями о том, что Реформация породилаединуюевангелическую церковь, к которой принадлежат как сторонники Лютеранства, так и приверженцы Реформатства! Возможность победы таких воззрений была обусловлена Пиетизмом и Просвещением, не понимавшими древних Исповеданий. Затем, в девятнадцатом столетии - так называемая "Немецкая евангелическая теология", сильным стимулом для которой послужил Шлейермахер, лишила многих лютеранских теологов осознания того, что они принадлежат к лютеранской церкви, - церкви, отличающейся от Реформатской. Ибо, согласно этой теории, Реформация - это просто эпизод в истории цивилизации,- эпизод, который, несмотря на всю многогранность его проявлений - в Виттенбергском, в Цюрихском и в Женевском движениях - является единым процессом и порождает одно и то же: Протестантизм, который, по большому счету, един, несмотря на свои конфессиональные тенденции.

От скольких бесконечных и тщетных споров мы могли бы избавить себя! Скольких казавшихся неискоренимыми заблуждений, безнадежно отравлявших на протяжении четырех столетий дебаты между двумя евангелическими церквями можно было бы избежать, если бы изначально был усвоен лишь один маленький факт - то, что концепция "евангелической церкви" по-разному интерпретируется двумя церквями. Даже отношение евангелической церкви к средневековому Католицизму интерпретируется совершенно по-иному с лютеранской точки зрения. Глубокое изумление, с которым лютеранин взирает на скучную пустоту Базельского собора или собора в Лозанне - соборов, которые кажутся ему пустыми, даже если они переполнены людьми - это не просто результат эстетического суждения. То, что произошло в этих церквях в эпоху Реформации, то что случилось в лютеранских церквях Пруссии во времена правления Фридриха Вильгельма I, можно было бы еще как-то пережить, если бы это было только лишь варварским разрушением древних форм церковного служения и произведений искусства, украшавших эти церкви на протяжении многих веков - только лишь этим, и не более того.

Ибо церковь может, конечно, существовать и без этих произведений. Но, с позиции лютеран - пуританство, разграбившее эти церкви, имело более глубокое [внутреннее] значение. Это было внешним символом, означавшим, что произошла революция, а не реформация; что с каждым добрым намерением очистить церковь - что-то разрушалось, как следствие разрушения преемственности церкви. Евангелическая церковь, в реформатском смысле этого слова, должна была отличаться от средневековой католической церкви. Ее отношение к средневековой церкви должно было быть отношением истинной церкви к ложной - отношением Церкви Христовой к чему-то такому, что более напоминает Вавилон, нежели церковь, что впало в идолопоклонничество,и что правильнее называть синагогой сатаны. Конечно, Кальвин, понимая, что церковь не может полностью исчезнуть из мира, также признавал сохранение некоторых слабых признаков церкви в папстве, например - крещение, но он сводил их к минимуму.

Этим объясняется тот факт, что различия и противоречия внутри Протестантства так мало значат в глазах Реформатских церквей. С их точки зрения, все церкви, произросшие на почве Реформации, были посуществу едины в своем противостоянии ложной церкви Средних веков. Более современная концепция "Католицизма", как антонима "Протестантства" - это типичный продукт реформатского образа мышления. Лютеранская церковь не имеет ни малейшего теологического интереса к этому противостоянию между Католицизмом и Протестантством. Она не знает, к какой из сторон она принадлежит. Если бы в этом противостоянии заключалось явно выраженное противоречие между истинной и ложной доктринами! Но, увы, дело не в этом. Ибо и в Протестантстве существуют ереси, которые также ужасны, как ереси Католицизма. Лютеранская теология отличается от реформатской тем, что она придает огромное значение тому факту, что евангелическая церковь - это ни что иное, как средневековая католическая церковь, очищенная от определенных ересей и злоупотреблений. Лютеранский теолог признает, что он принадлежит к той же видимой церкви, к которой когда-то принадлежали Фома Аквинский и Бернар Клервосский, Августин и Тертуллиан, Афанасий и Ириней. Ортодоксальная евангелическая церковь является законной преемницей средневековой католической церкви, но не церкви Трентского и Ватиканского соборов, которые отреклись от евангельской истины, отвергнув Реформацию.

Потому что ортодоксальная евангелическая церковь действительно идентична ортодоксальной католической церкви всех времен. И подобно тому, как сама сущность Реформатской церкви отражает ее категорическую оппозицию средневековой церкви - так и сама сущность лютеранской церкви требует, чтобы она до последнего отстаивала свою целостность и идентичность с Католической церковью. Содержащееся в Аугсбургском Исповедании настойчивое заявление о том, что учения евангелистов идентичны учениям ортодоксальной католической церкви всех веков - было продиктовано не просто соображениями "духовно-политической дипломатии". Точно также, как это не былопроявлением романтизма или ложного консерватизма, обусловившего желание нашей церкви сохранить как можно больше древних канонических законов и остаться верной древним формам церковного служения. Все это имеет корни в концепции евангелической церкви, которую лютеранство развивало с самого начала Реформации, когда оно столкнулось лицом к лицу с тем фактом, что неверное понимание Евангелия и ложные представления о церкви, произрастающие на почве этого непонимания, угрожали разрушить преемственность церкви, а значит и саму церковь.

Зарождавшаяся Лютеранская церковь выявила такое ложное понимание Евангелия и такую, сопровождающую его, ложную концепцию церкви не только в учениях и преобразованиях энтузиастов, но также в доктринах Цвингли и в Цюрихской Реформации. Разумеется, несколько лет прошло, прежде чем назрела необходимость в установлении духовных разграничений с Цвингли. Но передергивание фактов и описание Реформации, как изначально единого движения, которое, мол, затем, в результате упрямства Лютера, раскололось - то есть представление дела так, как будто в начале была единая евангелическая церковь, а затем нетерпимость лютеран разрушила ее - это искажение исторической правды.

Разделение между сторонниками Виттенбергской и Цюрихской реформациями уже имело место, когда зарождающаяся Лютеранская церковь явилась миру со своим Аугсбургским Исповеданием. Только в артикуле о Святом Причастии это Исповедание явно отклоняется от доктрины Цвингли. Но делать из этого вывод, что если, мол, к расхождению с одной лишь только Цвинглианской доктриной отнестись снисходительно, то Аугсбургское Исповедание может рассматриваться как своего рода общее Исповедание Протестантства - значит фальсифицировать положение дел. Готовы ли те члены Реформатской церкви, которые столь легкопринимают Аугсбургское Исповедание, также добровольно принять Апологию и Лютеровский Катехизис? Только человек, принимающий Лютеровские комментарии к пятой части Катехизиса, может честно подписаться под десятым артикулом Аугсбургского Исповедания. Ибо последний не намеревался утверждать и не утверждает ничего противоречащего тому, чему Катехизис учит о Таинстве Алтаря. Спор об этой доктрине привел к разрыву между "Виттенбергцами" и "Цюрихцами", несмотря на все общее, что у них есть - потому что в этом споре впервые вышло на свет глубокое различие между двумя группировками в их понимании сути Евангелия и их концепции церкви - различие, скрывавшееся ранее за совместно используемыми ими терминами. Доктрину Цвингли о Святом Причастии и его проведении, принятую Цюрихской Реформацией, Лютер не мог рассматривать более Реформацией - в его понимании это была уже не реформация, а революция, не очищение церкви, а ее разрушение. Ибо вместе с ересями и злоупотреблениями, проникшими в Святое Причастие [в его трактовку и проведение] в Средние века, из него также выбрасывалось библейское учение о Вечере Господней - Таинство как таковое просто сводилось на нет, а, следовательно, Церкви Христовой (не просто папской церкви и мессе) наносился очень серьезный урон.

Это осуждение Цвингли было произведено в начале истории нашей церкви. Это подтверждалось затем на протяжении половины столетия - в течение времени, прошедшего между Аугсбургским Исповеданием и Формулой Согласия. Такое подтверждение [осуждения Цвингли] было обусловленодоктринальными противоречиями между протестантскими группировками, а также разногласиями внутри самого Лютеранства, и оно распространялось на Кальвина и на кальвинизм. Когда Формула Согласия была подписана более чем восемью тысячами немецких священников, Лютеранская церковь не подверглась изменению ни в каком отношении. Но теперь ее специфический характер - в том виде, в каком он уже был выражен в Аугсбургском Исповедании - приобрел резкие и конкретные очертания. С этого момента и впредь - проведение четкой духовной линии, отличающей Лютеранскую церковь не только от Рима и от энтузиастов, но также от Реформатских церквей кальвинистского толка, стало характерной чертой, составляющей сущность Евангелической Лютеранской церкви, как церкви конфессиональной.

Проведение этой линии старой Лютеранской церковью было воистину доктринальным решением. Не больше и не меньше. Впоследствии, однако, это было неверно истолковано. Поколение, пытавшееся объяснить Реформацию и появление протестантских конфессиональных церквей преимущественно работой великих религиозных личностей, естественно было склонно выводить духовные различия из глубоких личных различий. Лютер, Цвингли и Кальвин были выдающимися и весьма характерными личностями, особенности которых были усилены внутренней борьбой и общественными противоречиями, имевшими место в их жизни. И, конечно же, вполне естественно, что их индивидуальные особенности отразились на их учениях. Но тот факт, что Лютер и Цвингли в Марбурге могли прийти к согласию по столь многим положениямверы, по которым у них имелись также очень крупные разногласия и противоречия как человеческого, так и теологического плана - демонстрирует, что их расхождение нельзя объяснить личными противоречиями. И глубокие различия между Лютером и Кальвином в их представлениях о Боге: Лютер, с его акцентом на любовь, ниспосланную миру, и Кальвин, с его акцентом на величие, восстающее над миром; и связанные с этими воззрениями тезисы Кальвина -finitum infiniti non capax -и Лютера -finitum capax infiniti; все это можно объяснить различными переживаниями, которые они имели в своих соприкосновениях с живым Богом через Его Слово (в случае с Лютером - "истерзанная совесть находит мир с Богом", в случае с Кальвином - "спокойная, чувствующая себя в безопасности совесть теряет равновесие и покой"). По-прежнему остается вопрос: не дополняют ли друг друга идеи и переживания двух этих людей? А почему, собственно, это невозможно? Вполне понятно, что теологи, обосновывающие разделение двух церквей этими различиями, могут прийти кзаключению, что представления и переживания Лютера и Кальвина могли бы дополнить друг друга, в результате объединения двух церквей. Ибо только небольшие отклонения, но не противостояние двух общин, препятствующее церковному содружеству, могут быть объяснены таким образом.

Подобным образом, любая попытка объяснить разделение двух общин на основе национальных, расовых и культурных различий между Лютеранством - которое, мол, является в основном немецким, и Кальвинизмом - который является в основном французским или западно-европейским - обречено на неудачу. Конечно, Кальвин был французом; это отразилось на способе его мышления, действия и самовыражения - точно также, как Лютеровский немецкий характер сквозит во всей его сущности, в его мышлении, его речи и егодеятельности. Более того, Лютеранство и Кальвинизм, как и любые другие существовавшие в истории разновидности Христианства, отражают характерные признаки людей и стран, с духовным рождением которых они связаны. Но специфические характеры двух этих общин настолько же мало объясняются этим, как и специфический характер Реформации. Каждая строка Лютеровского Краткого Катехизиса выдает свое немецкое происхождение. Местами это чувствуется даже в переводах Катехизиса на иностранные языки - точно также, как немецкий текст Никейского Символа веры содержит отголоски греческого оригинала. Но учение, содержащееся в Катехизисе не является немецким - точно также, как учение Никейского Символа веры не является греческим. Следовательно, учение, содержащееся в Катехизисе, смогло стать частью - неотъемлемой частью - глубочайших вероисповедных убеждений для людей самых различных национальностей и рас. Точно таким же образом, учение Кальвина, жившего в Женеве, прошло победным маршем по всей Западной Европе, завоевывая себе самых верных сторонников среди немцев, поляков и венгров.

Совершенно ошибочно, таким образом, искать в осуждении немецким Лютеранством учения Кальвина какие бы то ни было национальные или расовые мотивы. Это также смешно, как если бы кто-то пытался найти подобные мотивы в отношении Цвингли к Лютеру, или объяснить таким образом Лютеранство южных славян. Даже если бы Кальвин был негром, наша церковь была бы более, чем готова принять его учение, при том условии, однако, что оно было бы истинным. Наша церковь никогда не интересовалась происхождением Августина или родословной Никейских отцов, не говоря уже о происхождении и расовой принадлежности апостолов и пророков. Лютеранство всегда придерживалось мнения, что Евангелие едино для всех людей, независимо от их национальности. Оно твердо убеждено, что - несмотря на все физические различия между людьми, которые находят свое отражение и должны отражаться в их благочестии, точно также, как во внешней организации церкви и формах богослужения - возможен истинныйconsensus de doctrina evangelii et de administrationeмежду христианами всех национальностей, говорящих на самых различных языках. Это согласие, это единодушие "относительно Евангельской доктрины и проведения Таинств Алтаря" является, как это видится Лютеранской церкви, единственным возможным путем достижения полного духовного содружества. Потому и только потому, что такое содружество в отношении Евангелия, а следовательно и в отношении истинного единства в вере, не было достигнуто - Лютеранская и Реформатская церкви разделились в шестнадцатом столетии.

Следовательно, нужно раз и навсегда отбросить все попытки - по крайней мере со стороны теологически образованных людей - искать причину разделения лютеран и сторонников Реформатства в любой другой области, кроме сферы церковной доктрины. Отказ признать Цвингли, Кальвина и их церкви - Евангелической Лютеранской церковью века Реформации, был поистине доктринальным решением. Даже те, кто полагают, что это решение было ошибочным, должны признать, что оно было сделано пред Богом - решениезато, что они должны были считать истиной ипротивтого, что они должны были считать заблуждением. Более того, вместе с этими неглубокими, поверхностными попытками "списать" конфессиональное противостояние - на счет противоречий другого рода, должны исчезнуть и попытки "морализировать" объяснения пиетистов и рационалистов, согласно которым жестокость, склочность, слепая приверженность своим убеждениям, нетерпимость, фанатизм и другие пороки теологов были виной тому, что две Евангелические церкви разошлись в разные стороны.

Объяснения, подобные этим затушевывают трудный вопрос, смутно вырисовывающийся за проблемой конфессиональных различий среди протестантов: как могло случиться, что христиане, теологи и церкви, для которых Святые Писания всецело представляют собой источник и критерий всех доктрин, и которые подходят к Писаниям с искренним желанием слушать только глас Божий, с молитвой о том, чтобы Святой Дух вел их к познанию истины - тем не менее пришли к совершенно различным и противоречивым (порой взаимно исключающим) учениям?

Здесь мы подходим к весьма печальной проблеме, с которой столкнулись Реформатские церкви шестнадцатого столетия. Отцы нашей церкви были полностью согласны со сторонниками Реформатства в отношении доктрины, утверждающей, что "единственное правило и единственный стандарт, по которому должны оцениваться и судиться все догматы и все учителя, представляет собой ни что иное, как пророческие и апостольские Писания Ветхого и Нового Заветов". Они также были согласны в том,что Символы веры - будь то древние или новые - "не являются критериями для суждения, как Святые Писания, но представляют собой только свидетельствование и заявление о вере", что они "рассказывают о том, как Святые Писания всегда понимались и истолковывались в тезисах, в дискуссиях, в церкви Божьей, теми, кто жил тогда, и как противоречащие [Святому Писанию] догматы отвергались и осуждались". Все мы должны помнить наполненное насмешливым ликованием заявление Трентского Собора о том, что, мол, те, кто полагается только на Святые Писания - не могут прийти к согласию о содержании Писаний. Только тогда мы сможем в полной мере оценить, сколь сильным было искушение лютеран и сторонников Реформатской церкви - уже тогда, в шестнадцатом столетии - достичь сверх-поспешного и ложного союза. Сила, которая дала нашим отцам возможность противостоять этому искушению, была силой осознания своей связи со Словом Божьим, соединенной с силой Реформации, сопровождающей это. Если бы в те времена была совершена попытка превратно истолковать различия между Лютеранством и Кальвинизмом путем каких-то компромиссных формулировок, то образовавшаяся в результате этого церковь никогда не пережила бы контрреформацию.

"Благодать вам та мир нехай примножиться в пізнанні Бога й Ісуса, Господа нашого!" (2 Петра 1:2).

Українська Лютеранська Церква.